Пройти по краю пропасти

Александр Аузан

доктор экономических наук, декан экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

Россия довольно сильно включена в мировую экономику в том смысле, что мы не только очень крупный поставщик сырьевых ресурсов, но и, разумеется, мы зависимы от колебаний мировой конъюнктуры. Это не СССР, который мог существовать практически автономно, как задраенная подводная лодка.

Сейчас внешние факторы действуют на нашу экономику двумя способами. Во-первых, влияние оказывает угнетенное состояние цен на нефтегазовое сырье, которое при нынешних трендах сохранится надолго. Особенно если посмотреть на источники спроса, о чем обычно забывают. Сегодня самые большие экономики мира — США и КНР, можно еще добавить Евросоюз, — все чувствуют себя неважно. У американцев улучшения идут медленнее, чем предполагалось. Евросоюз находится в не очень хорошей ситуации. Но самое тяжелое — это Китай. Не надо обольщаться положительными темпами роста китайской экономики, потому что они снизились с 11–12 до 7% в год. При такой энергоемкой экономике это означает, что спрос значительно упал.

Поэтому основная ответственность за падение цен на нефть с точки зрения спроса лежит на КНР. А вот ситуация с предложением конкурентная. Арабские страны, прежде всего саудиты, пытаются нарастить в этих условиях предложение не столько для того, чтобы захватить соседние рынки, сколько для того, чтобы придушить американский инновационный сектор — сланцевые технологии.

Второй неблагоприятный фактор — это, конечно, санкции, контрсанкции и существующее геополитическое противостояние. Санкции не имеют политических последствий, но экономические последствия — тяжелые. Если мы учтем, что российская экономика — это 3% мирового валового продукта, а страны, участвующие в санкциях, — это примерно 50% , то это все равно что столкновение пешехода с автомобилем. То есть это не очень чувствительно для наших экономических противников, это чувствительно для российской экономики. И главная точка чувствительности — доступ к финансовым ресурсам: дороговизна кредитов, затруднение развития. Заместить это китайскими или арабскими деньгами можно, но в очень небольшой степени. Хочу напомнить, что общий объем инвестиционных предложений Китая в 10 раз меньше, чем у США. И инвестиции предоставляются при этом на условиях участия в проектах китайских компаний, с китайской рабочей силой и с ноу-хау, которое Китай хочет извлекать из этого. Проблема с санкциями — не только экономическая.

Над нами постоянно висит угроза большой войны, и нужно искать выход. На минский процесс надежда очень слабая. Мне представляется, что есть необходимость для выстраивания диалога в ином направлении. Под разговоры о греческом дефолте почему-то российские СМИ не говорят о другом, гораздо
более значимом для России дефолте, — украинском. Возможен ограниченный, а возможен и полный дефолт. Заметьте, что там, по некоторым прикидкам, до 30 млрд долл. российских частных вложений. Там действуют российские государственные банки, идет газовый и не только транзит. Есть вопрос о потоках беженцев. По официальным данным ООН, их уже порядка 800 тыс. с начала войны, а по расчетам экономистов МГУ и Института мировой экономики и международных отношений, эта цифра может достичь 1 млн 800 тыс. человек. Этот поток пойдет не только в сторону России, но и в сторону Польши и Германии. И поляки, и немцы стали сознавать такого рода угрозу. Это не может не волновать и наших коллег-экономистов в Киеве. По мнению независимых экспертов, для прекращения этого краха, для того, чтобы нам на голову не упал украинский экономический дом, нужна кооперация между Евро союзом и Евразийским союзом. Белоруссия и Казахстан заинтересованы в этом так же, как и Россия. Белоруссия станет прямым участником процесса, если польются потоки беженцев, а Казахстан, между прочим, — один из крупнейших инвесторов в том числе на Украине. По существу нужны проекты, которые помогли бы обойтись без широкого банкротства страны и создали бы мостики ко операции между Евросоюзом и Евразийским союзом, включая Россию. На мой взгляд, через эту кооперацию можно выходить на такие вещи, как, например, отмена санкций не на продукцию двойного назначения — это политический процесс, а на доступ к финансовым рынкам. Потому что странно требовать от России, чтобы она, с одной стороны, реструктурировала украинские долги, а с другой — не имела права заимствовать на европейских рынках.

Если возвращаться к затруднениям российской экономики, то главная причина — не внешняя, а внутренняя. У нас замедление экономического роста началось в 2011 году, а не в 2014-м, когда возникли конфликты. Потому что мы исчерпали те возможности роста, которые были ранее. Они были связаны с сырьевой моделью и внутренним спросом. Про сырьевую модель все ясно, поэтому я остановлюсь на внутреннем спросе.

У нас население вообще не бедное. Сейчас у правительства 8 трлн рублей, у бизнеса для инвестиций — примерно 14 трлн рублей, а у населения — 27 трлн руб лей в разной форме, ликвидной и неликвидной. Заметьте, это почти в два раза больше, чем у бизнеса, и более чем в 3 раза больше, чем у правительства. Это определенный источник спроса. Была накачка потребительскими кредитами. Но с кредитами все — игры закончены. В ближайшие годы возвращение кредитов должно идти в большем масштабе, чем возможное кредитование, тем более что мы в кризисной динамике, люди теряют работу, они не очень платежеспособны — за год примерно на 10% снизились доходы населения. Нужно переходить на другие модели роста.

Что нам придется делать в ближайшее время? Есть два способа поднять уровень инвестиций. Либо сделать очень привлекательным инвестиционный климат, чтобы частные деньги прибежали сами, либо запустить искусственную стимуляцию в виде государственных инвестиций. Первое правительство и Центральный банк пытаются сделать, но, на мой взгляд, здесь есть очень серьезное препятствие: на Украине идет война.
И это не гражданская война, это гораздо более серьезное масштабное противостояние. К вам не могут прибежать иностранные деньги с основных рынков, потому что они под запретом из-за санкций. К вам боятся прийти деньги российских капиталистов, потому что выстрел в Донбассе поднимает или
опускает рубль, и это риски. Второй путь — вброс государственных инвестиций. Но их же мало: 8 трлн рублей — это чуть больше половины того, что нужно российской экономике в год. При этом, чтобы эти деньги не превратились в валюту и не выскочили на мировой рынок, потребовалось бы вводить валютные ограничения, а тогда вам вообще никто не поверит и больше сюда не будут приходить даже деньги офшорных капиталистов.

Можно ли здесь что-то сделать? Очень трудно, но я бы сказал, что есть вариант, когда можно пройти по краю пропасти. Важно, не вводя валютных ограничений, пытаться делать проекты, в которые вкладываются государственные деньги, и под них привлекаются деньги частные. Прежде всего это инфраструктурные проекты, потому что строить дороги, тянуть оптоволокно и тому подобное — это и для кризиса очень правильно, это хороший мультипликатор, и для будущего развития. В рамках разработки для правительства основных направлений деятельности до 2018 года среди базовых вариантов выхода из инвестиционного кризиса экономическим факультетом МГУ было предложено делать закрытые общества по развитию инфраструктурных проектов с государственной капитализацией и выпуском частных облигаций для того, чтобы в этом могли участвовать бизнес и население. Надо пытаться сочетать эти вещи.

Можно ли пройти по этой сложной линии? Можно, если будет доверие к регулятору. Без этого ничего не будет. Очень многое зависит от того, как власть общается с бизнесом и населением. В кризис вообще ключевой момент — восстановление доверия. Поэтому мне кажется, что перспектива ближайших трех лет — это вопрос, сможем ли мы выйти на 2–3% роста от нынешнего падения к 2018 году. Думаю, что к 2016 году будет понятно, какие способы будут применены, и именно тогда начнутся государственные инвестиции, потому что это выборный год, а политические циклы всегда влияют на экономику. А 2018 год будет еще более важным, потому что в преддверии президентских выборов уже нужно будет показать какие-то результаты.