Игорь Цуканов: «Я пытаюсь изменить стереотип»

Создав коллекцию русского послевоенного искусства музейного уровня, Игорь Цуканов, сооснователь культурного фонда Tsukanov Family Foundation, не остановился на достигнутом. Благодаря его стараниям мировое культурное сообщество получило возможность увидеть лучшие образцы современного русского искусства. И воспользовалось этой возможностью — посещаемость выставки «Breaking The Ice: московское неофициальное искусство 60—80-х гг.», организованной фондом и прошедшей в Лондоне зимой 2012—2013 гг., оказалась рекордной. Заключив партнерство с галереей Saatchi и с успехом реализовав в Лондоне самый крупный выставочный проект, посвященный русскому искусству, Игорь готовится к следующему, еще более масштабному событию, которое пройдет в Лондоне с ноября 2014 по февраль 2015 года. На этот раз фокус сместится на поп-арт, а представлен он будет работами российских, американских и китайских художников. О значимости русского искусства на мировой художественной сцене, об отсутствии границ в культурной среде и своих взглядах на актуальное искусство Игорь Цуканов рассказал журналу «Инвестиции. Профессиональный взгляд».

Интервью: Анна Рукина

Носители культуры - миру

В Лондоне, где я живу большую часть времени, существует такой арт-мир, где нужно представлять то, что вы делаете. Принято, чтобы коллекционеры играли роль своего рода арт-промоутеров, помогали делать выставки, помогали художникам. Это представляет страну и ее культуру в правильном ракурсе. Я начал этим заниматься несколько лет назад более системно, чем ранее, исходя из того, что влияние таких коллекционеров, как я (а еще есть целый ряд людей, которые тоже выставляют свои коллекции и работают с арт-институтами), помогает русской культуре быть правильно представленной в мировом центре. Это, пожалуй, является причиной, почему я этим занимаюсь. И это, конечно, вышло давно за рамки коллекционной деятельности.

О выставке Breaking the ice: Moscow Art, 1960-1980s

Я не думаю, что интерес, который вызвала эта выставка, объясняется интересом к русскому искусству как таковому. Лондон — это не то место, где существует очень большой интерес к какому-либо локальному искусству. Внимание публики к хорошим выставкам зависит не от страны происхождения, скорее от значимости проекта. Есть три компонента, которые определяют успех любого мероприятия. Это, во-первых, место, где все происходит. С ним связаны определенные традиции, и люди ожидают, что происходящее будет выполняться в рамках этих традиций. Второе — это качество, стандарты шоу. Они должны соответствовать и уровню места, и быть понятны публике. Ну и, наконец, очень важный момент составляет работа с прессой, которая должна прийти, посмотреть и оценить. Каждый из трех компонентов очень важен. Можно поставить оперу в Royal Opera House, и туда придут люди, потому что Королевская опера — это институция с многолетней историей. Но если сделано плохо, то появятся не очень хорошие статьи, и публика скептически будет настроена. Репутация места тоже ухудшится. Поэтому в Лондоне в принципе очень сложно делать выставки. В музейных институциях почти невозможно: программа расписана на годы вперед, кроме того, всегда у вас будет вопрос, а нужно ли это аудитории. В Тейт Модерн c июля по октябрь пройдет самая большая выставка Малевича. Это событие мирового масштаба. Но такие выставки, которые связаны именно с русскими художниками и явлениями, очень редко случаются — раз в пять лет примерно.
И поэтому я задумал сделать свою большую выставку. У меня было не так уж много вариантов, чтобы сделать ее хорошо. Самая большая площадка, которая была в Лондоне и которая по своему статусу является музейной институцией, — это Saatchi Gallery. Одновременно Чарльз Саатчи готовил выставку своей коллекции русского актуального искусства. И ему показалось очень интересным, чтобы прошли две выставки: одна историческая, послевоенного искусства, вторая — актуальное искусство из его коллекции. Это было удачное совпадение, и все прошло более чем успешно, сроки выставки даже были продлены. Мы начали обсуждать, что делать дальше, и пришли к тому, что должна быть долгосрочная программа, и я очень этому обрадовался, потому что хочу делать выставки из России и бывшего Советского Союза. Программа запущена, и в этом году откроется очень большая выставка Post-pop. East Meets West — может быть, самая большая выставка в истории, когда русские, американские и китайские художники будут представлены вместе.


Язык, понятный всем

Тема выставки Post-pop. East meets West — художественный язык, который не имеет границ. Развитие поп-арта в 70—80—90-е годы. Язык — это, собственно, поп-арт, после его рождения в Британии и США в 60-е годы он начал путешествовать уже независимо от отцов-основателей: Уорхола, Лихтенштейна, Армана, других выдающихся художников. Он адаптировался в СССР через соц-арт и частично через концептуализм. В 90-е годы он получил жизнь в Китае, художники стали активно использовать его для создания произведений, в которых была политика, но не только она. Это стало глобальным феноменом. Смысл выставки, цель ее состоит в том, чтобы показать, как художественный язык преодолевает границы, тем более границы не стран, а социально-экономических систем, формаций. И я пытаюсь показать, что российские художники и советские художники, начинавшие в 70-е годы, являются частью мирового художественного пространства, а не частью изолированного общества, которое представлял СССР в 70—80-е годы.

О типах коллекционеров и целях коллекционирования

Как мне кажется, существуют разные типы коллекционеров. Это вообще широкое слово — коллекционер. Люди, у которых есть какие-то картины дома, тоже в общем-то коллекционеры — они что-то купили, им это нравится, они с этим живут. Но в моем лексиконе это люди, которым просто нравится искусство. Чтобы построить коллекцию, нужно применить определенный принцип. Принцип, который строится либо на наборе художников, либо на стиле, либо на периоде, либо на жанре. Когда принцип соблюдается, тогда уже можно говорить, что создана коллекция. Второе: коллекционеры — это люди, которые, как правило, не связаны инвестиционными предпочтениями. Понятно, что арт-мир — очень большой рынок, многомиллиардный, и цены на этом рынке растут, а иногда падают. И на нем есть инвесторы, которые покупают картины как предмет приложения инвестиционных вложений, потом из них выходят. Таких людей очень много, есть те, кто профессионально этим занимается, я очень их уважаю, но это находится в другой плоскости: искусство как приложение денег. Удачное или неудачное — другое дело. Как правило, коллекции, которые строятся десятилетиями, очень редко выходят на рынок. Потому что они не для этого создавались. Они либо передаются в музеи, либо под них строятся частные музеи. В редких случаях наследники коллекцию продают, но тогда, как правило, покупателем выступает государство или какой-то спонсор. Я отношусь скорее к категории коллекционеров, а не инвесторов, но коллекционеров, которые имеют жесткую дисциплину в том, что они делают, не занимаются всем сразу, имеют фокус. Я создаю коллекцию, которая станет частью музейного наследия. Я хотел бы, чтобы это осталось. Поэтому, задуманная как музейная экспозиция, она имеет свои принципы, я бы сказал, исторического плана. Я считаю, что в основном мне удалось что-то сделать по художникам первого уровня 60-х годов, и я стараюсь усиливать эту коллекцию именно работами 60-х годов, поскольку это начало формирования будущей истории, культурной послевоенной российской истории. Этим определялся подбор художников. Многие из них живы и еще работают, но я в основном старался собирать ранние работы, может быть, это даже самые сильные их работы. И мне удалось собрать достаточно полную представительную коллекцию, по многим художникам она, наверное, лучшая в мире. Я пытаюсь ее усилить, найти нужные работы для дополнения, для того чтобы придать дополнительную ценность коллекции, в частных собраниях в Америке и Европе. Это сложная работа.


Парадоксы ценообразования

Некоторые люди полагают, что у художника, вышедшего на рынок, может возникнуть сиюминутный успех. Это совершенно не так, никогда не было так и никогда так не будет. И самый блестящий пример — история российского нонконформизма так называемого, который сейчас уже вышел за эти рамки: у художников в 60—70-е годы был свой табель о рангах. Коллекционеров было мало в то время, и не продавались работы, но тем не менее был табель о рангах, очень жесткий. И что самое интересное: когда я сравнивал тот табель о рангах, который сложился у художников между собой, скажем, в середине 70-х годов, и те рейтинги, которые 40 лет спустя появились на основании статистики аукционов, то получается, что из десяти художников все десять в них присутствуют. При всех различиях, при возникших галереях, аукционных домах и так дальше все равно качество работ, значение художника и его вклад оцениваются рынком точно так же, как оценивались художники между собой, по такому же самому стандарту. Поэтому как был Илья Кабаков в первом ряду в 70-е годы, так он и есть сейчас, как Булатов был второй-третий, так и есть, как Олег Целков уникальное имел место, так на нем и остался. Оскар Рабин, моральный лидер и непререкаемый авторитет, остался третьим-четвертым по ценам. Владимир Немухин был лидером абстракционизма в 60—70-е годы, и сейчас он четвертый-пятый на рынке по всем произведениям. Cовпадение уникальное.

Актуально искусство

Художники, которые начали работать в конце 90-х годов, уже фактически существовали в другом культурном пространстве. Россия так или иначе включилась в мировое культурное сообщество. Говорить о национальном искусстве, мне кажется, неправильно, поскольку любой художник становится частью глобального рынка. Я собираюсь делать коллекцию, тематическую, где будут художники разных стран, включая и российских. Русско-международная — так ее назовем. Это следующий проект.

Многие современные художники — мои друзья. У меня есть работы Олега Кулика, Алексея Каллимы, Ирины Кориной, группы «Синие носы». Из последних вещей — Владимир Козин. Художники, работы которых я приобретаю, мне нравятся, я считаю, что они очень достойные. Художники, как правило, живут в борьбе с общественным строем, внутренней ритуальной борьбе, это накладывает отпечаток на творчество. Например, самый яркий художник 90-х годов, который уже признан на уровне международной величины, его изучают в артуниверситетах, — это Олег Кулик. Он явился отражением 90-х годов. Этого буйства, безумия, слома. Я собираюсь очень скоро в Лондоне делать выставку Олега Кулика в ICA (Institute of Contemporary Art), это арт-академический институт, они прекрасно Олега знают и попросили сделать такую выставку. Что для меня является очень позитивным. Время порождает определенных художников, которые наиболее ярко отражают это время. Оно через художников становится понятным большому кругу людей не только в одной стране. Таких талантов мало, их единицы. Помимо Кулика, я думаю, есть еще два-три имени, представляющих международное значение. Другое дело, когда российский арт-рынок становится частью мировой арт-индустрии, частью большого международного коммьюнити, то художники, которые работают в России, уже мало чем отличаются от художников из других стран. Я всячески приветствую и даже стимулирую молодых российских художников получать художественное образование по всему миру. Они останутся русскими художниками, но их стандарты мышления в изобразительном искусстве станут международными.

Стирание границ

Я думаю, что усилия разных людей: кураторов, меценатов, коллекционеров, которые направлены на изменение ракурса и точки зрения в мире на русское искусство последних 50 лет, — это такой комплексный и сложный процесс, где каждый играет свою роль, но сдвинуть эту махину очень сложно, потому что уже сложилось ощущение от России. Я пытаюсь изменить этот стереотип. Стереотип, что советские художники — это маленькое этническое явление. Этническое в том смысле, что русские делали для русских, и это интересно только с точки зрения данной эпохи. Эпоха умерла, Советский Союз исчез, те художники, которые в нем провели большую часть времени, могут уйти вместе с ним, а могут остаться. Мне бы не хотелось, чтобы они уходили. Мне кажется, и не только мне, что они представляют собой абсолютно понятный культурный пласт, который принадлежит не только России и Советскому Союзу, а всему миру. Это же происходит в Китае. Их культурная политика строится на том, что Китай в своей истории проходил разные периоды. Был период социализма, ему на смену пришел другой, имели представление разные типы культур, они переходят друг в друга, поэтому ничего не будем забывать, а все будем сохранять и демонстрировать миру, что наша история непрерывна и поступательна. Китайские дилеры и коллекционеры сейчас скупают соцреализм СССР и огромное количество работ в постреализме — русское индустриальное искусство. А зачем они это делают? А вот зачем — они считают, что и китайский соцреализм тоже является частью большой китайской истории, а если их сосед, СССР, огромная коммунистическая страна, делал то же самое, и есть китайский соцреализм, и есть советский, то вместе это уже большое явление. Поэтому они хотят выделить свой соцреализм. А за счет чего — за счет усиления соцреализма, который был порожден в СССР. И как ни парадоксально, но это помогает соцреализму как явлению остаться в истории. Хотя очень многие скептически к нему относятся, и я в том числе. Но он имеет право на жизнь. И китайцы сделают все, чтобы он остался. Китай не обращает внимания на Запад, Китай говорит: мы сами по себе, и Запад должен обращать внимание на то, что делает Китай.

Что, кстати, правильно. Азиатское искусство вообще растет. Огромное количество китайских художников, и не только китайских, имеют уже очень большую рыночную цену. Это означает, что к ним приходят и западные покупатели. Хотите не хотите, но вы не можете игнорировать рынок, который скоро сравняется с объемом американского арт-рынка. В этом плане китайский арт-рынок начинает отчасти даже диктовать свои правила. И это принимается в мире.

«Сегодня по ряду причин работы русских художников менее известны в мировом масштабе, чем работы художников европейских и американских. Цены на российское искусство второй половины ХХ века и современное искусство остаются относительно невысокими по сравнению с ценами на произведения художников стран Запада, Китая и Юго-Восточной Азии. Для роста интереса к работам художников 60-х годов необходим рост интереса к русскому искусству в целом. Способствовать этому в первую очередь могут события, подобные выставке произведений Ильи и Эмилии Кабаковых во французском Гран-Пале, выбору лауреата Премии Кандинского прошлого года Ирины Наховой представителем России на 56-й биеннале современного искусства в Венеции, намерению Олега Чиркунова преобразовать принадлежащее ему имение XVII века на юге Франции в музей современного искусства и усилиям других меценатов. Все это говорит о включенности России в контекст международного арт-рынка и, следовательно, вызывает повышенный интерес к русскому искусству. Необходимо также заметить, что в России существует целый ряд превосходных молодых художников, представленных ведущими галереями, которые своим именем способны продвигать имидж России как одного из ведущих мировых художественных центров, также способствуя росту спроса на русское искусство. Так, к примеру, Павел Пухов, персональная выставка которого прошла в Московском музее современного искусства, уже был провозглашен международной прессой русским Бэнкси. В Лондоне недавно прошла выставка работ Павла Пепперштейна.
Еще одним важным шагом в данном направлении является открытие отреставрированного здания Главного штаба Государственного Эрмитажа, где будет сформирована постоянная экспозиция современного искусства. Все это позволяет говорить о том, что русское искусство второй половины ХХ века имеет богатый потенциал к росту. Ярким подтверждением служит продажа на нашем аукционе 2 июня полотна Эрика Булатова «Свобода есть свобода» из серии «Вот» за $405 703», - Ивлин Хиткоат-Амори, специалист по русскому искусству Christie’s.